Во время тренировок при подготовке к полету Apollo 11 Армстронг провел 164 часа в тренажере CSM, и это составляло лишь треть от того времени, которое пробыл в нем Коллинз, пилот командного модуля. Естественно, учитывая его основные обязанности в этой экспедиции, Нил провел значительно больше времени, отрабатывая навыки посадки на Луну, – 383 часа в тренажере LM, плюс 34 часа в летающем аппарате LLTV или в Сооружении для исследования проблем прилунения (LLRF): общим числом 417 часов тренировок по посадкам на Луну. Его полный итог тренажерного времени, 581 час, равняется более чем 72 рабочим дням, то есть свыше десяти недель восьмичасовых смен на тренажере. Олдрин отработал на 11 часов больше в имитаторе командного модуля и на 28 часов больше в тренажере LM, чем Нил. В отличие от Армстронга, Баз не летал на LLTV и не пользовался сооружением LLRF во время шестимесячной подготовки к экспедиции Apollo 11. «Тренажеры-симуляторы стараются построить как можно более похожими по поведению на реальный аппарат, но они никогда не достигают того уровня реализма, который позволяет сказать, что на нем лететь так же легко, как на настоящей машине. Те люди, что не были на протяжении своей карьеры связаны с разработкой тренажеров, пользуясь ими, обычно просто стараются “выиграть” Их цель – пилотировать все время как можно лучше, и они избегают создаваемых самим тренажером проблем. Я действовал наоборот. Я активно старался спровоцировать тренажер-симулятор на проявление проблем, чтобы я мог обнаружить причину их возникновения и научиться на этом опыте. Уверен, что кое-кто из парней знал о том, что я делаю», – по крайней мере, многие об этом узнали после довольно неприглядного инцидента в одном из тренировочных «прогонов» на имитаторе LM, многого стоившего Нилу.

Об этом рассказывал Майк Коллинз: «Нил и Баз выполняли спуск на тренажере LM, когда у них случилась какая-то катастрофа, и они получили из Хьюстона приказ прервать спуск. Нил по какой-то причине или усомнился в справедливости приказа, или медленно на него отреагировал, но, так или иначе, на компьютерной распечатке красовалось, что LM опустился ниже уровня поверхности Луны до того, как начать подниматься. На человеческом языке это означало, что Нил разбил LM и убил себя с Базом.

Тем вечером в жилом крыле для экипажа Баз пылал возмущением и не давал мне спать допоздна, не переставая жаловаться на то, что произошло. Я не мог понять, то ли он беспокоится о собственной безопасности в настоящем полете, когда он состоится и если Нил повторит свою ошибку, то ли ему просто стыдно, что они “грохнулись” при полной комнате экспертов, наблюдавших за ними из ЦУПа. Но как бы то ни было, голос у База был громкий, и когда бутылка скотча опустела и его обвинения стали еще громче и более четко направленными, в комнату неожиданно вошел взъерошенный Нил в пижаме, исполненный холодного негодования, и вступил в свару. Я попросил у всех прощения и, благодарный, что мне повезло, выбрался в свою спальню, не желая вмешиваться во внутрикомандный спор о технике и о личностях.

Нил и Баз продолжили свой спор до позднего часа в ночи, но на следующее утро за завтраком ни тот, ни другой не выглядел изменившимся, сокрушенным, сконфуженным или разозленным, из чего я заключил, что, как любят говорить в Госдепартаменте, это была честная и взаимовыгодная дискуссия. Во время наших тренировок это оказался единственный такой срыв».

В варианте Олдрина то, что произошло в тот вечер, выглядит немного иначе. «Было довольно поздно, и мы втроем ужинали в нашем помещении. После него мы с Майком сели поговорить и выпить, а Нил отправился спать. Майк спросил что-то вроде: “Ну и как все прошло? Как у вас, ребята, сегодня дела с тренажером?” Я ответил: “Мы потеряли управление во время отработки прерывания снижения”. Насколько громко я это сказал, не могу сказать. Но я думал, мы разговаривали вдвоем с Майком, только я и он. Я не считал нужным делиться своими ощущениями от этого случая с Нилом, просто потому что это не касалось моих с Нилом взаимоотношений. Когда в том, что мы делали, все шло нормально, я не занимался критиканством в его адрес. Но Майк спросил у меня, как прошла тренировка, поэтому я рассказал ему, что произошло. Мы оба удивились, когда Нил вдруг появился из спальни и заявил: “Парни, вы слишком шумите. Я пытаюсь уснуть”». Но Нил ни слова не говорил о том, что он сделал во время тренировки, почему он решил не выполнять увод корабля. «Или это не был бы Нил», как считает Олдрин.

Мысль, которую Олдрин хотел донести до Коллинза, когда Нил вышел, чтобы попросить их вести себя потише, была такова: «Я думал, мы играем в игру, и мы должны пытаться сделать все, чтобы выиграть в ней, и чем раньше мы предприняли бы какие-то шаги, когда поняли, что дела пошли плохо, тем лучше с точки зрения тех, кто нас оценивает, и тем больше это соответствует нашему поведению, если бы мы по-настоящему попали в такую же ситуацию». Самое важное в любом случае, говорил Олдрин Коллинзу, это не разбиться. «Мне казалось, что стремление анализировать, как себя ведет эта система или вон та система, – это игра не по тем правилам, которые приготовили для нас ребята, управляющие тренажером. Если они создают для нас аварийную ситуацию и мы теряем управление LM, то значит ли это, что в реальном полете мы бы действительно попытались продолжить полет и сесть? Я вовсе в этом не уверен. То же самое, если бы из строя вышел сам командир, или основная система стабилизации и наведения, или посадочный радар – во всех таких случаях мы не стали бы пытаться совершить посадку, мы выполнили бы прерывание процедуры и возвращение. Определенно, в том, как я относился к имитационной тренировке, и в том, как к ней относился Нил, была большая разница. У Нила имелись свои причины сделать то, что он сделал. То, что он от этого получил, касалось его самого и тех, кто создавал тренажер и управлял им. Что до меня, оказалось, что я только помогаю тому, что происходит на тренировке, почти как сторонний наблюдатель. Именно это я отвечал Майку на его вопрос, как я оцениваю произошедшее».

Некоторые возникшие годы спустя варианты рассказа о том тренировочном сеансе утверждают, что Олдрин еще и подталкивал Армстронга к тому, чтобы выполнить прерывание снижения, но Нил объяснил: «Я не помню, чтобы Баз просил меня начать увод, – я вообще не помню такого. Что я помню, так это то, что траектория спуска, на которой мы находились в процессе имитации, по той информации, какой мы располагали, внезапно стала серьезно испорченной, и я подумал, что это прекрасный момент, чтобы проверить работу Центра управления полетом: “Окей, парни, посмотрим, что вы сможете с этим сделать”. Я знал, что я могу увести LM обратно в любой момент и, вероятно, удачно, но такое действие вело бы к тому, что мы не завершили бы задание успешно – всю остальную часть имитации. Это был шанс испытать действия Центра управления. Баз воспринял это так, будто нам вручили “черную метку”. Он полагал, что в результате получил плохую оценку своему мастерству и нашей способности справиться с ситуацией в целом как экипаж. Я не смотрел на произошедшее с этой стороны вообще. У нас были принципиально различные взгляды, и он донес до меня повод для его тревоги той ночью».

Касаясь того, что же в точности они сказали друг другу с Олдрином в ту ночь, Нил говорил: «Я не очень-то помню детали нашего общения, но припоминаю, что Баз выражал неудовольствие. Он по-иному смотрел на имитационные тренировки. Ему никогда не нравилось разбиваться в сеансе имитации, а я думал, что это полезный для обучения каждого из нас опыт. Не только нас как летного экипажа, но и для персонала Центра управления. Мы все в этом участвуем заодно».